НЕ СУДЬБА

Позвонила сестра из Килемар:
- Я тут у могил наших стою, на кладбище, сегодня ведь годовщина по маме...
- Да-да, я тоже в церкви сегодня была, поминала... Поклонись им от меня.
Слышу, говорит: "Света вам кланяется..."
- Я ведь вот еще чего... Тут рядом с нашими свежая могилка. И, кто бы ты думала, тут лежит?
Я замерла. Она назвала имя.
- Как?! Что случилось? И почему здесь? Он же в другом городе жил...
- Ничего не знаю...
Потом она узнала и еще раз позвонила. Оказывается, был он тут недавно, навещал своих на кладбище. Долго смотрел на зеленые холмики, потом сказал родственникам: "Вот тут меня и похороните, как умру". На него замахали руками. А через десять дней его не стало. Сердечный приступ. * * *
   Его звали Веня. Он явился, чтобы спасти меня от несчастной любви. Пришел из армии – большой, спокойный и слегка насмешливый, взял меня за руку и повел прочь от этого слишком затянувшегося несчастья. У него было худощавое с выступающими скулами лицо, а глаза мерцали из глубоких впадин, как отраженный свет из колодца.
   Он не похож был на принца моей мечты. Принц был совсем другой - небольшого роста, коренастый, круглолицый, с голубыми глазами – живой и непостоянный, как ртуть.
   А Веня был взрослый, предсказуемый и надежный. Он появлялся в нашем доме в половине седьмого. Земля могла перевернуться севером на юг, но чтобы Веня не пришел в половине седьмого, - этого быть не могло.
   У меня было пятнадцать минут на сборы, и мы шли в кино. Он бережно поддерживал меня под руку. Мы садились в последнем ряду – на места для поцелуев, вместе с другими взрослыми парами. С нами все здоровались, улыбались, что-то спрашивали, куда-то звали после кино. И мы действительно всегда куда-то шли – к Вениному другу на вечеринку, к кому-то на день рождения, на вечер в клуб. Началась какая-то совсем другая для меня жизнь – веселая, шумная, среди молодых и счастливых влюбленных пар, которых тянуло друг к другу одинаковое состояние их влюбленности, когда не надо таиться, все уже ясно, и им самим, и всем вокруг: тили-тили-тесто, жених и невеста… Влюбленные пары веселились одной большой компанией, будто перед отплытием в серьезное долгое плавание, когда уж каждая поплывет сама по себе. А пока – им, пожалуй, и не стоило, и опасно было оставаться надолго лишь вдвоем: сердца горят, глаза сияют, того и гляди, вспыхнет опасная искра, далеко ли до пожара. И они веселились вместе. И светло, и радостно было на этих невинных любовных игрищах, на виду у всех – улица замирала в восхищении: вот-вот пойдут свадьбы!
    И они пошли, один за другим, веселые брачные пиры, волнующие и хмельные. И опять мы ходили – то к одним, то к другим, и на себя примеряли, в мечтах, красивые свадебные наряды.
Мы с Веней всего только второй месяц гуляли по улицам за руку, но тоже почему-то было ясно: скоро свадьба. Потому что - где я была, там и Веня. Я стала работать в сельской школе пионервожатой, и Веня ходил меня встречать за семь километров по лесной дороге. Он всюду был рядом – высокий, сильный, надежный, слегка насмешливый. Снисходительный к моим детским капризам, терпеливый.
   Вот он сидит и ждет, пока я накрашусь перед зеркалом. На дне рождения друга все уже собрались давно. А я все не готова. То платье не то, то тушь в глаза попала – я побежала ее смывать. Теперь опять надо вырисовывать эти стрелки в уголках. Я хлопаю ресницами, стреляя туда-сюда накрашенными глазами. Веня ждет, не дрогнув ни мускулом, потом говорит насмешливо: «Вырежут око-то…» «Почему?!» «Докрасишься – заболит глаз-то. Вырежут – будешь знать».
Мне было с ним хорошо. Спокойно, легко, уютно как-то. Всегда рука на плече, она почувствует любое неловкое движение – поддержит, чуть что – погладит, прижмет, укроет. Так бы мы с ним и прошагали, наверное, всю жизнь. Веня – это была твердь, каменная стена, надежа.
   Но… Где-то рядом, в пространстве одного квартала жило и то, другое – беспокойное, давнее. Воплощенная мечта моя – голубоглазый, светловолосый мальчишка-одноклассник, живой и непостоянный, как ртуть. Мы никогда не ходили за руку у всех на виду, не сидели в последнем ряду в кино, не веселились в шумных компаниях влюбленных пар. Ах, если бы все это было с ним! Он кружил где-то рядом, веселился в других компаниях и знал: я его люблю. И потому круги эти могли расходиться как угодно широко – он всюду чувствовал горячий луч-магнит, исходящий из моего сердца. Он его и притягивал, и отталкивал одновременно. У этой любви было больше ожиданий, чем встреч.
   То, что было у нас Веней, вело к свадьбе и долгому счастливому семейному житию. То, что было … Тут нельзя даже сказать – у нас. То, что было до Вени, вело к вечным страданиям, боли и непросыхаемым слезам.
   Потом пришел Веня и увел меня за руку от этого безрадостного будущего.
   Ну и вот – есть Веня. Он идет рядом, бережно обняв за плечи. Все ждут, когда мы, вот так же обнявшись, пойдем в загс. Ну, так и забыть эту ртуть, пусть кружит, где ему хочется, а ты иди с Веней долгой и счастливой дорогой!
   Так нет же, круги эти все ближе, все чаще взгляд его совсем рядом – полыхнет голубым пламенем, опалит, всколыхнет все в душе и опять исчезнет. И сердце – болит потом и болит, хоть Веня – вот он, рядом - заботливый, внимательный, терпеливый, надежа.
   Приближался Новый год.
   Мы с Веней поехали в город выбирать ткань на праздничное платье. Меня все к черному тянуло почему-то. Я думала – вышью белым жемчугом по вороту и рукавам, красиво будет. «Тоскливо будет, - говорил Веня, - траур у тебя, что ли?» И выбрал мне ткань цвета молодой вишни.
   Я шила платье вечерами, Веня сидел рядом. «Неужели вот так будет всегда?» – думала я. И тоска подступала к самому горлу.
   Почему? Куда-то все рвалось мое мятежное сердце… Боли ему не хватало, страданий? Молодо оно было слишком, чтобы желать покоя?
   Веня был недоволен, но я все же вышила черным шелком по вороту и на рукавах. Его этот черный цвет очень огорчал, а мне нравилось: черные узоры на ярком, цвета незрелой вишни, полотне.
   Так мы и пошли с ним в клуб – он в строгом темно-синем костюме, я в ослепительно красивом вишневом платье, расшитом черным шелком. Подруга Таня сделала мне высокую прическу, уложив локоны на затылке в немыслимую клумбу, и еще заколола все это сверху блестящей брошью.
   В клубе было столько народу, что передвигаться в пространстве было невозможно. Звучала музыка – все начинали танцевать, музыка смолкала – все оставались на местах в ожидании следующей мелодии.
Веня стоял рядом и держал меня за руку. Это было, наверное, очень красиво. Высокий молодой человек в темно-синем костюме, рядом тоненькая девочка в коротком вишневом платье, с пышной прической, увенчанной сверкающей брошью. Нам улыбались вокруг весело и доброжелательно, поздравляли с Новым годом, многозначительно желали нового счастья.
Но вот – вижу: пробирается сквозь толпу, будто по какому-то неотложному делу, глядя куда-то вдаль, он, мальчишка мой голубоглазый. И идет прямо на нас. Вот нет ему другой дороги. Натыкается на меня, извиняется удивленно, как будто только увидел.    Берет за плечи и слегка переставляет со своего пути.
   Внутри все так и вспыхнуло, сердце забилось. Музыка тут заиграла. Веня притянул меня к себе поближе, повел тихонько в танце.    Не слышу, не вижу ничего вокруг, в Венин пиджак праздничный уткнулась, глаза закрыла, сердце пытаюсь унять.
   Музыка кончилась, зал колыхаться перестал. Мы с Веней стоим рядышком, ждем. Вдруг снова – толкает нас кто-то. Опять, смотрю, идет. И, конечно, прямо на нас. Опять меня за плечи легонько берет, отставляет в сторону и, извинившись, проходит мимо. И так он раза три еще прошел за вечер, все ему пути другого не было. Веня только смотрел вслед насмешливо, ничего не говорил.
   А мне хотелось выйти вон из этого нарядного, в огнях, праздничного зала – в пургу, в холод, чтобы ветер в лицо, и бежать, бежать, бежать…
   Веня ни слова не возразил, оделся и вышел вместе со мной из клуба – в пургу и ветер. Мы долго с ним ходили по улицам. Вернее, он едва за мной поспевал, так я летела навстречу ветру и снегу. Все лицо мое было исхлестано этим снежным ветром.
   Тушь с ресниц легла черными кругами под глаза. И вот такой «красавицей» я стояла на крыльце нашего дома, когда Веня, отступив на шаг, сказал тихо и торжественно: «Выходи за меня замуж». И прибавил совсем уж тихо: «Я больше так не могу».
   И наступило звенящее безмолвие. Даже ветер уж стих к тому времени, перестал носить снега туда-сюда. И они лежали ровными пластами, мерцая в свете фонаря.
   Я молчала, ковыряя сугроб носком валенка. Потом расхохоталась, так что вздрогнули сугробы. «Ты что?» - спросил Веня. «Ничего, я думала, это будет как-то не так?» «Что – не так?» «Ну, слова какие-то другие будут…» «Слова другие, может, и есть, конечно… Я очень серьезно к тебе отношусь. И я прошу: выходи за меня замуж». «Я не могу сейчас тебе ответить. Я устала». «Я подожду до завтра».
   И я ушла. Веня еще долго стоял у крыльца. Отец вышел через два часа покурить – он все еще стоял, опершись о загородку. «Веня, она, что сказала, что выйдет?» «Да нет, я так…» И пошел к калитке.
   В первый день нового года все идет не так, как в обычные дни. Ночь продолжается до полудня. А с полудня опять начинается праздник. Пельмени варят, за неделю до того настряпанные и намороженные сотнями штук. На стол собирают…
   Веня пришел, как обычно, в половине седьмого. Это уж, хоть бы земля перевернулась… Мы сидели в жарко натопленной комнате, у печки, на сундуке, покрытом лоскутной попонкой. От стола уж все отхлынули. По телевизору шла какая-то веселая передача. Родители оба тоже были в комнате. Все уткнулись в этот телевизор, и я была рада, что не надо пока отвечать на вчерашнее предложение. Веня тоже молча сидел, положив мне руку на плечо.
   И вдруг в соседней комнате раздался тихий стук в окно. Я бы его расслышала сквозь любой шум и грохот, этот едва слышный стук. Никто больше не обратил на него внимания.
   Я осторожно высвободила плечи из-под теплой Вениной руки. «Подожди, я сейчас…» Он послушно отстранился. В прихожей я сунула ноги в валенки, накинула шубейку, вытолкнув из рукава теплый вязаный платок, и выскользнула за дверь.
  У крыльца стоял он. Любовь моя и боль. Почувствовал, что ослаб, скользнул куда-то в сторону притягивающий лучик-магнит из моего сердца, и пришел, миленький…
   - Я только хотел спросить…
   - Пойдем, пойдем скорее! – Я на ходу заматывала платок вокруг шеи.
   - Куда?..
   Если бы я знала, куда. Но мне надо было бежать. С ним. Как от погони. Только не хватало бешеной тройки с бубенцами.
   И мы побежали.
   Что там будет потом? Родители, конечно, уже задремали перед телевизором. Он сидит там один, на сундуке, Веня. Скоро ли он догадается, что надо вставать и уходить ...
   Долгая-долгая зимняя ночь беззвездным куполом накрыла заснеженные улицы. Они были тихи и безлюдны, и казалось, никого нет на всей земле, только двое тихо бредут по хрустким тропинкам, уставшие бежать от невидимой погони. Если бы вечно длилась эта темная ночь, и не кончалась бы эта тропа…
   Но утро было неотвратимо. Оно нехотя, мрачное, недовольное, седое, явилось-таки, с обычным своим зимним опозданием, заехав в день.
   Утром дома был скандал. «Бесстыжая! Как ты могла! Позор! Что теперь будет! Такого парня обидела!.. Сиди теперь, жди своего    щелкопера, добился своего… Сама не знаешь, чего хочешь!»
Я не выходила из своей комнаты и ничего не отвечала. Ну, что я могла ответить? Что я хочу? Хочу, чтоб любили… Ну, так вон Веня любит! Я тоже хочу любить… Ну, так люби Веню! А принц? Как же он, принц-то мой? Ведь он пришел… А на елке новогодней –как он ходил все туда-сюда, лишь бы мимо пройти, прикоснуться… Он ведь тоже меня, может быть, любит… Я не знаю, не знаю, что мне делать!..
   Вечером в половине седьмого никто не пришел. Собственно, прийти мог только Веня. Но его не было. Не было и принца. И не могло быть.
   Шли дни за днями. Я была одна. Потом написала записку и послала ее с соседским мальчишкой. К Вене. Мне почему-то казалось – он поймет, он такой взрослый, Веня, умный, великодушный.
   И он немедленно пришел. Мы шли с ним рядом – просто рядом, не за руку, как прежде, - по дороге, на которой отпечатались колеса машин. «Смотри, какая вафельная дорога…» - робко сказала я. «Да, очень похоже, - откликнулся он. – Ты еще совсем маленькая… Я понимаю, эта первая любовь – она такая сумасшедшая. Смотри сама. Я тебя люблю. Мои чувства очень серьезные. Но я понимаю и тебя. Давай побудем врозь. Ты подумай, посмотри. Ты проверь его. Он-то как к тебе относится? Думаешь, я не видел, как он на тебя смотрел, когда все ходил мимо, там, на вечере в клубе… И все-таки - подумай».
   Кончились наши веселые гулянки в компаниях влюбленных пар. Одна за другой отшумели свадьбы, и пары теперь начинали другую, семейную жизнь.
   Веня подолгу пропадал в городе – его позвали туда на работу, в какую-то очень серьезную организацию.
   Через некоторое время он пришел к нам домой. «Мне придется уехать. Ты бы могла поехать со мной, если бы… Мне обещали квартиру, двухкомнатную. Что я буду делать там один – в этой квартире? С удобствами, между прочим, с ванной и все такое…»
   Он говорил это, как бы извиняясь. Дескать, я понимаю, тебе нужна сумасшедшая любовь, ты уж извини, что я предлагаю тебе всего лишь надежное плечо, заботу, покой и квартиру с удобствами…
   «Дядя Саша, - говорил он моему отцу, - ты ей объясни. Она молодая, не понимает… Ей будет хорошо со мной, я все для этого сделаю. Пройдет время, она поймет. А с этим она не будет счастлива, это же видно. Она пожалеет потом…»
    Но все слова отлетали, как от стенки горох.
    И Веня уехал, не дождавшись моего «да». Он вскоре женился и зажил тихо и счастливо в своей двухкомнатной квартире с молодой женой. Мне потом рассказывали: видели Веню в автобусе – с семьей. Как он над ними трясется: и окно прикроет, и бутылочку подержит, и то подаст, и се подаст, и прямо – куда с добром!
    А я уже хлебала полной ложкой из своей горькой чаши - из той самой, какую хотела, к какой рвалась, не помня себя, убежав от уютного и спокойного гнездышка, обещанного Веней.
    И прошло двадцать лет. Я теперь тоже приезжала в свой родной дом только в гости из далекого города. И Веня приезжал. Но это случалось в разное время. 
    Двадцать лет приезжала я в отпуск в родное село, и ни разу за это время наши с Веней пути не пересеклись. А мне его очень хотелось увидеть. Чтобы одно только сказать: «Веня, я хотела бури – я ее получила! И тысячу раз, пока она бушевала, буря моей жизни, я вспоминала тебя, тысячу раз. Ты был прав – я пожалела потом. Чтоб ты знал…»
Мне нужно было обязательно ему это сказать. Теперь, когда много лет позади. Когда все сложилось, и не надо ничего менять – все хорошо, за все слава Богу. Просто сказать: «Веня, ты был прав, а я была глупая, вздорная, строптивая девчонка. Я тебе тогда причинила боль, ты прости меня».
    И рана-то давно уже заросла – не найдешь следа. Это я все помню, как я обидела Веню. Потому что сама переболела той болью много раз. И вот теперь мне обязательно надо было об этом сказать ему.
* * *
   Мы на двух машинах приехали к озеру с утра. Вечером я уезжаю – нагостилась, две недели пролетели, как один день. И вот сегодня у нас пикник, прощальный.
   Раскинули покрывала на траве, лодку перевернутую подтащили повыше от берега – столом у нас будет. Мужики пошли рыбу ловить. Развели костер. Достали сумки с закуской.
     - Девки, ну, вы даете – салаты крошить на берегу, на природе. Да картошки бы испечь, и хорошо. Яички так съедим, помидоры тоже. Вот, развели тут сервировку!
    - Ничего, ничего, пикник так пикник, чтобы все было, как следует. Бутылки вон с пивом в воду опустите кто-нибудь, чтобы холодное было!
    И светило солнце, и звенели луга, и блестела ровная озерная гладь. И высоко в синем небе плыли белые облака, и едва слышно шелестела листва старых деревьев.
    Булькала уха в закопченном котелке.
    - Главное, нам не забыть, кого сегодня нужно будет посадить в поезд.
    - А-а, вот то-то и оно!..
    - А и ладно, если и никого не посадим – куда тебе торопиться. Вон, погода какая стоит – гостила бы еще!..
    - Давай, подлей-ка ей, и не поедем никуда!..
    - Нет-нет, надо ехать. Надо, Федя!
    - Кто – Федя, где – Федя? Вы, что, еще и Федю сюда привели?!
    И ухи поели, и салаты эти все попробовали. И спели, и сплясали. Шофер Аркаша гармошку намучил – пить ему не давали, а  стрезву у него плохо выходило.
    Кто-то предложил: а не поиграть ли в фанты? Давайте, давайте – фанты, фанты, вот сюда, в кепку. Дай сюда кепку!
    - Этому фанту – сплясать! Эй, гармонист! Ты, что, уснул?! А, чего – играй, давай, люди плясать хотят.
    - Уф-уф! Ладно, все, постанови гармонь на место! Того гляди – порвет.
    - Этому фанту – поцеловать пастуха.
    - Какого пастуха?
    - Да вон пастух на лугу – коров пасет. И чтобы доскакать до него на одной ножке!
    - О-о-ой! Держите меня! Пастуха поцеловать! Да мы его сейчас с ума сведем.
     - И я, и я хочу поцеловать пастуха!
    - Ну, побежали вместе! На одной ножке!
    Мы взяли в руки – одна пластмассовый стаканчик с вином, другая огурец и поскакали, под улюлюканье всей честной компании, по лугу навстречу пастуху. Тот выронил кнут и остолбенел: две бабы скачут по лугу, прямо на него, и чего-то несут – наверно, ему.
    Кузнечики брызгали от нас в разные стороны из выгоревшей на солнце травы.
    - Пастух, пастух! Можно, мы тебя поцелуем?
   - О-о, так я ведь целый день об этом мечтал!
    - Мы тебе еще и вина дадим.
    - О-о-о!.. Да я вас и сам расцелую сейчас!
    Он отер ладонью губы: «Только я, девчонки, небритый ведь». И осторожно чмокнул и одну, и другую в щеку. Под дружный визг компании на берегу. Мы протянули ему стаканчик и огурец. Он выпил и захрустел.
    - А вы со свадьбы, что ли?
   - С какой свадьбы?
    - Да ведь сегодня свадьба у нас там, я слыхал, – они всегда к озеру ездят, летом-то…
   - А-а. Ну, ты давай, пастух, паси опять. Да коров-то, смотри, не растеряй.
    - Да уж не растеряю как-нибудь! А вы, это, еще-то прибегайте, если что…
    И мы поскакали обратно.
    - Ну, поцеловались с пастухом? И как он?
    - Колючий…
    - Он говорит, свадьба у нас какая-то сегодня, за свадьбу нас принял.
     - Свадьба? А-а, да, свадьба, у Маркиных, старшего сына женят.
    У Ма-а-аркиных! Свадьба! Сегодня!
     Так это же и Веня приедет! Он же дядя жениху-то приходится. Это же брата его Коли, сын жених-то.
    Ну, да, приедет уж, наверное, и Веня. Давно не бывал. С тех пор, как мать умерла, и не бывал. Это уж года три, поди, прошло.    Помнишь Веню-то?.. А-а-а, вишь, какая…
     Все отлетело сразу, весь кураж. Сейчас бы еще придумали что, похлеще пастуха. Но – веселье вдруг разом сошло.
     Сколько времени-то? Ой, времени-то уже нет. Сегодня у Маркиных свадьба, а я сегодня – уезжаю. Сейчас уже уезжаю. Автобус через двадцать минут. Если я на нем не уеду в город, то уже к поезду не попаду.
    Надо ехать. Нет-нет, девчонки, никаких «оставайся». Семья, муж… Он завтра к поезду приедет.
   Все, ребята, давайте. Вы еще можете тут гулять, а мы с сестрой – поедем. Автобус через двадцать минут. Уже через восемнадцать.   На посошок. Все, пока, ребята, спасибо вам за пикник, все было замечательно.
    Садись, сестра, вперед, а я сзади сяду, с сумками своими. Все, поехали.
    Мы выбрались с поляны на трассу. Не гони, потихоньку. Есть еще время, ехать тут пять минут. Навстречу вон кто-то летит…
Впереди на лесной дороге показались машины, целая кавалькада машин, что редкость здесь в обычной жизни. Они быстро приближались, и стало видно, что они украшены лентами и разноцветными шарами. Белая ленточка развевалась на ветру над первой машиной. Свадьба! У Маркиных свадьба. Едут на озеро до стола – такой тут у нас обычай. И Веня в какой-то из этих машин.
     А я еду с озера. У меня восемна…, нет, уже четырнадцать минут до автобуса. Вот если бы они приехали чуть раньше! Пусть бы хоть на несколько минут раньше. Я бы успела ему сказать то, что хотела. И тогда уж уехала бы.
     Веня!..
     Вот он.
     Он ехал в замыкающей кавалькаду черной иномарке. Мелькнуло в окне худощавое лицо. Глаза в глубоких впадинах.
     Ну, вот и все. Опять мы не встретились, Веня. Проехали мимо – ты в одну сторону, я в другую. Ты даже и не знаешь, что я была в этом зеленом уазике, на заднем сиденье.
     А может, и не надо ничего? Наверно, не надо… Ни ему, ни мне. Что говорить? Кому нужны эти слова через двадцать с лишним лет… Все прошло.
      Веня, не судьба моя…