МАЙКЛ

Он опять приходил сегодня. Гладко выбритый. В белой рубашке и дешевом темном костюме с заломами на рукавах и брючинах. Этот костюм, наверное, с тридцать шестого года лежал где-нибудь на складе, и заломы на нем никогда не разгладить, как плиссировку. В такие костюмы одевают нищих, бездомных покойников их внезапно нашедшиеся родственники.
— Ребята, — сказал он, кротко улыбаясь, — вы видите, я чистый. Мне дали мыло, и я помылся. От меня не воняет теперь. Не прогоняйте меня, пожалуйста. Куда я без вас?
Лицо у Майкла было светлое и молодое, а из немигающих глаз тихонько текли слезы. Он повторял шепотом: «Не прогоняйте меня, ребята... Не прогоняйте меня...» и становился все меньше и меньше, пока не исчезал в полу.
А вчера он пришел грязный, с бородой, в своей затертой камуфляжной спецовке, в драных чунях, и пьяный в дымину.
— Ну, что, хозяйка? Как вам тут без меня? Не воняет? А грязи-то развели, грязи-то... При Майкле чисто было. Плохо без Майкла, а?.. Прогнали Майкла...
Он недобро ухмыльнулся и качнулся в мою сторону.
— Да мы не прого... Мы же не хотели. Что нам было делать, Майкл? — лепетала я, цепенея от ужаса.
— Что, что ты? — Димка тряс меня за плечо. — Ты стонала во сне.
— М-м... — я с трудом выплыла наружу из сонного кошмара. — Опять Майкл...
— Опять... Мне бы твои проблемы. — Дмитрий поднялся с постели и пошел в кухню за сигаретами.
— Ну, что делать, Дим, я не могу больше... Каждую ночь. Я уже засыпать боюсь. Может, нам в церковь сходить?..
Он молча лежал рядом и курил.
Мы в самом деле не знали, что нам со всем этим делать. Майкла схоронили уже месяц тому назад, а он все не уходил из нашей жизни. Да и сама она, жизнь, превратилась за этот месяц в сплошной кошмар. Ночью являлся Майкл, а днем... Мы вздрагивали от каждого телефонного звонка, боясь услышать в трубке знакомый вежливый голос, уже дважды до этого напоминавший о том, что сроки вышли.
Наш магазинчик, на который мы когда-то возлагали самые светлые надежды, тихо загибался. Последняя неудача, когда нераспроданная партия мяса в два дня превратилась в вонючие обмылки, потому что накануне случился ураган, и во всем микрорайоне вырубилось электричество, подкосила нас окончательно. Денег не было на текущие расходы, не говоря уже о том, что пришла пора расплачиваться с долгом, о котором уже дважды напоминал вежливый голос по телефону.
Выходит, Майкл был нашим ангелом-хранителем? Если можно, конечно, назвать ангелом Майкла...
Он прибился к нашему магазинчику с самых первых дней. Мы тогда весело хлопотали, предвкушая успех. Расставляли витрины, раскладывали товар. Он нерешительно остановился в дверях — невысокий, щупленький, в старой камуфляжной куртке, из грязных рукавов которой торчали, привлекая внимание, красные худые руки.
— Тебе чего? — строго окликнул его кто-то из наших.
— Да я так, ничего... — пробормотал мужичонка и скрылся за дверью.
— Бомж, наверное, — прокомментировал Дмитрий. — Их тут много шатается. Того и гляди, утянут чего...
На следующий вечер знакомая камуфляжная куртка опять замаячила в дверном проеме.
Мы уже были почти готовы к открытию, оставалось убрать коробки, разный мусор.
— Хозяйка, — заискивающе улыбаясь, обратился он ко мне, опережая грозный оклик кого-нибудь из мужчин, — я, это... давай мусор то вынесу...
— Гони ты его! — бросил кто -о на ходу.
— Не, я ничего, вы не бойтесь, я помогу, мусору -то у вас вон сколько... — испуганно зачастил наш непрошеный гость.
— Ладно, пусть уберет, — сказала я.
Бомжик, не дожидаясь, пока кто-нибудь опять станет его гнать, ухватился за коробку и принялся проворно запихивать в нее обрывки упаковочной бумаги, бечевки, драные целлофановые пакеты. В мгновение ока он все это утащил на улицу, к мусорным бачкам, бегом вернулся назад и принялся за другую коробку. Мы думали, он расшибется, так старательно он носился с огромными коробками, скользя на мокром полу и спотыкаясь о металлический порожек в дверях. Сделав последнюю ходку к помойке, он вернулся с обшарпанным голичком и так же быстро, как делал все, подмел у прилавка.
— Как хоть зовут-то тебя, чудо? — спросил Дмитрий, когда наш нежданный помощник закончил свое дело.
— Майкл, — с готовностью ответил тот, утирая грязной ладонью взмокший лоб.
— Майкл!.. Ты погляди на него — Майкл! Ну, ладно, держи за работу.
Мужичонка взял бумажку, сунул ее в карман штанов, давно не знавших стирки. И продолжал стоять, нерешительно переступая с ноги на ногу. За прилавком резали колбасу — мы хотели поужинать перед тем, как отправиться по домам. Туда, за прилавок, наш гость бросал робкие взгляды.
— Есть хочешь? — перехватив его голодный взгляд на колбасу, спросил Дмитрий. — Дайте ему бутерброд.
Майкл взял и бутерброд. Еще секунду помедлил, будто чего-то хотел сказать, но не сказал, а тихонько скрылся за дверью.
Ранним утром, а открывались мы в семь часов, увидели у дверей магазина нашего вчерашнего помощника. Майкл стоял с метлой и радостно улыбался. Он встречал нас так, как встречает хозяина его старый верный пес. Если бы у него был хвост, он бы им сейчас ласково вилял.
— Вот, убрал все... И мусорят, и мусорят, когда только успели, ночью... — зачастил он, как вчера.
— Ишь ты, какой молодец, — похвалил его Дмитрий.
Так он и не ушел от нас больше. Утром приходил раньше всех, как на службу, к дверям магазина, мел вокруг своей метлой, аккуратно собирал весь мусор на очерченной им самим территории и встречал нас преданной улыбкой у входа.
Однажды у нас заболела уборщица, и мы попросили его помыть пол в магазине — он сделал это так ловко и тщательно, что мы было подумали, не уволить ли нам уборщицу, которая никогда не достигала такой высоты в своей работе, и не приставить ли к этому делу Майкла.
Наступили холода, и, делать нечего, мы стали пускать Майкла днем в магазин. У него образовалось свое местечко у подоконника. Он либо стоял там, наблюдая за публикой, либо присаживался на корточки, но все равно, глаз не спуская, следил за вверенным ему самим собой участком, на котором, как он считал, всегда должно быть чисто. Завидев брошенную на пол бумажку, он тут же поднимал ее и совал в бездонный карман своих старых штанов.
Ближе к обеду его преданная улыбка становилась все более жалобной. Из подсобки тянулся запах готовящейся еды, и Майкл поглядывал в ту сторону с надеждой. Дождавшись, когда ему дадут сосиску или бутерброд, Майкл уходил на улицу. И мы не видели его до вечера. Вечером он снова являлся и замирал у своего подоконника.
Он любил бывать в магазине по вечерам. У нас продавалось вино на разлив и поодаль от прилавка стояли три высоких пластмассовых столика. По вечерам здесь, бывало, собирались небольшие мужские компании. К вину давалась закуска. Майклу было чем поживиться потом. Да и, случалось, кто-нибудь наливал ему выпить. Майкл тогда становился разговорчивым, боком-боком подвигался ближе к столику, не отрываясь, впрочем, от своего подоконника, смеялся, когда смеялись все, заглядывая в глаза по очереди то одному, то другому ожидаемому благодетелю. Пока кто-нибудь не гнал его прочь: «А ну, пошел, воняет от тебя, хрен знает, чем!..»
— Майкл, и правда, что же ты такой вонючий -то, — говорил ему, бывало, кто-нибудь из наших. — Ну, хороший ты парень, но ведь всех клиентов у нас распугаешь. Хоть бы в баню сходил, что ли.
Про баню — это был совет прямо гениальный. Кто ж его в баню-то пустил бы?
Однажды он прибежал в магазин, сияя от радости.
— Хозяйка! Вот, видишь, мне дали мыла, — он нырнул в свой бездонный карман и извлек оттуда кусок серого мыла. — Я помоюсь...
И убежал. Как молния блеснула у нас в полумраке магазинчика, вот с какой радостью он вбежал и выбежал. Я тогда подумала: что бы мне такое должно свалиться с неба, чему бы я так же обрадовалась, как Майкл брусочку серого мыла?..
Когда он пришел вечером в магазин, физиономия его светилась пуще прежнего, потому что он и в самом деле где-то помылся. Где — никто не знал, да и нам делать нечего было больше, как интересоваться, куда сходил Майкл, откуда он вернулся, кто дал ему мыло, где он его употребил в дело, и откуда у него другая рубашка, которая виднелась теперь из-под воротника его старой камуфляжной куртки. Есть и есть. Территорию подметет, коробки поможет вынести, ну, сунешь ему бутерброд с вареной колбасой. А если 50 граммов нальешь, он пять раз все подметет, хоть бы там и нечего было мести. И другие бомжи не вьются вокруг, он их как то отогнал подальше. А так — сидит у батареи, никому не мешает, а забудется с рюмки, развеселится лишнего — можно всегда сказать: «А ну, пошел вон!..»
Но вообще то он был вполне безобидный, и редко кто его гнал. Стояли морозные дни, и он все больше времени проводил у нас, в тепле. Магазин работал допоздна, почти до полуночи, и Майкл, бывало, дремал у своей батареи. И это было не очень хорошо, поэтому мы стали пускать его в подвал, где у нас был склад. Там, на ящиках из под вина, он и спал до закрытия магазина.
Когда приходило время закрывать магазин, надо было идти в подвал и будить Майкла — оставить его там на всю ночь мы не могли. И мы бросали жребий: чья очередь сегодня идти будить Майкла. Это было невыносимо: он мирно спал, свернувшись калачиком на составленных рядом ящиках, и никакие пушки его не могли разбудить. А надо было растолкать, вывести его, теплого, сморенного полуночным сном, и запереть магазин. Мы и сами к этому времени уже валились с ног от усталости. «Иди, Майкл, ну, иди же скорее, некогда тут с тобой...»
И он куда то убредал — в ночь, в темноту, маленький, весь сжавшийся от холода, дрожащий с тепла. Куда — никто не знал.
А на утро опять встречал нас с метлой, со своей всегдашней преданной улыбкой на заросшем лице: «Хозяйка, вот все подмел, и сорят, и сорят, когда только успевают, ночью...»
И целый день ждал, пока кто -нибудь плеснет ему в стаканчик и сунет бутерброд. А потом отправлялся спать в подвал на ящики. Другие бомжи, наверное, завидовали ему — хорошо устроился.
И вот наступил тот черный день. Никто, впрочем, не догадался, что он будет черным. Все было так же, как и всегда. Вечером ввалилась в магазин подвыпившая компания. Они взяли вина, закуски и расположились за столиком у подоконника, где пригрелся у батареи Майкл. Парни веселились по какому то поводу, громко смеялись. Потом кто то из них заприметил Майкла и призвал его поближе. Что то у них в этот день сладилось, видно, какая то удача случилась, что были они щедры и расположены к окружающим, будь то неумытый бомж. И  они его угостили от души. О чем то расспрашивали, а он охотно отвечал, радостно виляя улыбкой от одного лица к другому. С ним не часто разговаривали, и уж тем более, никогда прежде он не приближался так вплотную к столику, за которым пировала компания. Кто -то из гостей сходил к прилавку и взял еще бутылку вина.
— Вот, специально для тебя. Сможешь выпить целую бутылку?
— А то!.. — хорохорился Майкл. — Вот, бывало...
Что там бывало, невозможно было расслышать в шуме голосов. Майкл что то рассказывал, компания громко хохотала.
— Моими стихами, — донесся до нас пьяный голос Майкла, — моими стих хами...
Он старался перекричать шум голосов:
— Зачитывались лучшие... литер-ратурные салоны города!..
Боже, что он несет. Какие литературные салоны? Он, что, поэт? Наш Майкл? Мы же никогда не расспрашивали его о прошлом. Надо будет завтра поговорить с ним, когда протрезвеет.
Ребята веселились от души — вот им повезло с сегодняшним вечером: и выпить, и закусить, и концерт бесплатный.
Майкл пустился в пляс, пьяно спотыкаясь. Редкие белесые волосенки на голове слиплись от пота и торчали в разные стороны. Он несколько раз готов был упасть, накреняясь худеньким телом под самым опасным углом, но изо всех сил держался на ногах, желая угодить своим благодетелям.
«Надо кончать с этим, — подумалось мне, — не магазин, а бардак какой-то с этим Майклом, так мы разгоним всех клиентов...»
Время было позднее, других посетителей не было.
— Ребята, магазин закрывается. Все-все, кончайте, пора по домам, баиньки. Приходите еще, завтра... А сегодня — все, магазин закрывается.
Мы едва выпроводили веселую компанию за дверь. Майкл, свернувшись калачиком, затих у теплой батареи.
— Майкл, вставай! Давай, давай, поднимайся!
Майкл мычал в ответ. Ну, что с ним было делать? Вот же пригрели на свою голову...
— Ничего, на улице проветрится, придет в себя, — сказал кто то из наших.
Мы выволокли его на улицу и приставили спиной к стене.
— Майкл, мы уходим. Иди домой. Слышишь?
Он вроде встрепенулся, промычал что -то в ответ.
— Иди, не стой тут, замерзнешь, слышишь, Майкл?
Он сделал попытку идти, потом снова прислонился к стене.
На дворе стояла ночь. Скованные морозом, застыли в безмолвии покрытые инеем деревья. Нам надо было идти. А Майкл все качался у стены. Ну, куда его было девать?
— Ничего, оклемается и пойдет, — нерешительно сказал Дмитрий. — Уходил же он куда-то до сих пор...
Мы окликнули его еще раз. Майкл промычал в ответ.
И мы ушли. Что еще оставалось делать? Может быть, взять его к себе? Сто раз за этот вечер мы пожалели о том, что вообще привадили его к магазину. Поздно теперь. Мы решили, что завтра потихоньку начнем от него избавляться...
Наутро, подойдя к магазину, мы увидели Майкла, сидящего на корточках там, где оставили его ночью.
— Майкл, — цепенея от ужаса, окликнула его я.
— Майкл, — тронул его за плечо Дмитрий.
Майкл свалился на бок, прозвенев на обледенелой дорожке.
Милиция, разбирательства, похороны. У Майкла обнаружились какие то родственники. Да и сам он оказался не Майклом, а Сергеем Николаевичем Водовозовым, человеком с каким-то туманным прошлым.
Торговля у нас не ладилась. Ночью снился Майкл, днем мы боялись звонков. Коммерсанты из нас получились никакие, дело сошло на нет.
Надо было срочно найти где-то десять тысяч долларов, чтобы вернуть кредиторам. У них лежала наша бумага, в которой было написано, что деньги выданы под залог квартиры, где мы жили. Еще несколько дней прошло в лихорадочных поисках денег. Поиски были безуспешными. Ночью, лежа в кровати, мы размышляли, кому бы продать мебель, чтобы отдать текущие долги. Я плакала, вспоминая Майкла. Мне казалось, что все дальнейшие наши беды были связаны с его гибелью.
— Ну, при чем здесь мы? — слабо утешал меня Дмитрий. — Он бомж, понимаешь, сколько их так умирает на улицах. Я недавно шел по переходу, вижу — лежит старик, высохший весь, желтый. Приехала милиция, забрали...
— Может быть, надо было взять его в ту ночь к себе, — всхлипывала я, — пусть бы на коврике переспал ночь...
— А дальше что с ним делать? Или так и жил бы у нас на коврике?
Вскоре из дома было вынесено все.
И наступил день, когда мы вышли из квартиры с двумя сумками в руках. Дом, в котором мы еще недавно жили, полные радужных надежд, был теперь не наш. В магазине торговали другие люди.
— Вот мы с тобой и бомжи, — попробовал пошутить мой любимый.
— И тебя зовут Майкл... — ответила я ему в тон.
— Шуточки у тебя, боцман...
Нет, в подворотню нам идти было необязательно. У Димы на другом конце города жили его родители, которые, получив новую квартиру, оставили ему когда-то свою старую. У меня тоже были родители, которые, поворчат, конечно, но примут назад блудную дочь. Мне совсем не хотелось возвращаться, да еще с таким побитым видом. Мы ведь всему свету хотели доказать, что можем прекрасно устроить свою жизнь сами. Вот наладим свое дело, разбогатеем и явимся победителями, мириться. Но придется, видно, являться с повинной. Они примут, конечно. Ну, будут упреки, слезы, скандалы. Все это надо перетерпеть.
Но ведь мы же хотели быть вместе... А вдвоем нас не приняли бы ни на том конце города, ни на этом. Его родители и слышать не хотели обо мне, так уж сложилось с самого начала. Они считали, что будь на моем месте другая, не стряслась бы с их сыном вся эта беда. Мои думали с точностью до наоборот.
И мы разъехались в разные концы города. Еще какое то время встречались — в кафе, на станциях метро, бродили по городу, превращаясь в две сосульки, забредали погреться в подъезды. Но там все теплые батареи были заняты подростками.
— Ну что мы будем делать дальше? — плакала я.
— Я не знаю, — беспомощно отвечал мой друг. Я и не подозревала, что он может быть таким беспомощным. Беда, свалившаяся на нас внезапно, подкосила его. Теперь от него почти всегда попахивало вином.
— Ты знаешь, кем я был до этого? Я был литейщиком на заводе. У нас было столько заказов...
— Может быть, вернешься туда? Надо же где то работать, милый...
— Завтра пойду.
— Ну, ты ходил на завод? — спрашивала я его на следующий день.
— Завтра схожу... Но там, говорят, сокращения...
Работы не было. Денег тоже. Много ли насидишь в кафе над двумя чашками кофе...
Как назло, зима стояла небывало холодная. Мороз быстренько разгонял нас по разным концам города. Весны ждать было невыносимо долго. Так у нас все и иссякло. Мы и не заметили, когда замерзло, прозвенело...
Я не знаю, где сейчас мой бывший друг, что он делает. С кем он. Завидев бомжеватого человечка в переходе, невольно вглядываюсь. И тут же одергиваю себя: ну, что ты, в самом деле, почему должно быть именно так!..